布尔什维克，俄文

В ЧАСТЬ II Большевики в Тибете Неизвестная страница из истории тайной дипломатии Кремля Дипломатия, не должна исходить из того, что все будут бросаться в наши объятия. Дипломатия должна активно подготовлять стремле- ние других сближаться с нами. Г. В. Чичерин 1. Тибет — «зерно между жерновами» двух великих империй первые Тибет возник на политическом горизонте России в конце XIX века в связи с обострением англо-русского соперничества в Азии. Добровольно изолировавшийся от окружающего мира, он представлял собой в ту пору огромную Terra Incognita — Неведомую землю, которая неожиданно оказа- лась на пути двух встречных потоков империалистической экспансии — царской России с севера и Великобритании (Британской Индии) с юга. Таким об- разом Тибету, подобно Персии и Афганистану, суждено было стать еще одним «зерном, попавшим между двумя жерновами», говоря словами русского во- енного географа А. Е. Снесарева. Начиная с 1860-х гг. в течение нескольких десятилетий «Снежная страна» служила объектом интенсивных географиче- ских исследований, осуществлявшихся под эгидой англо-индийского «Главного тригонометрического бюро» в Дера-дуне и Императорского Русского гео- графического общества в С. Петербурге. Постепенно Тибет начал привлекать к себе внимание английских торгово-промышленных кругов. В 1890 г. Ан- глия установила протекторат над Сиккимом, гималайским княжеством, находившимся до того времени в вассальной зависимости от Лхасы, подписав до- говор с Китаем, формальным сюзереном Тибета, без ведома лхасских властей. А в 1893 г. этот договор был дополнен торговым соглашением, открывав- шим сиккимо-тибетскую границу для английских товаров. Подобная «наступательная политика» (forward policy) Дели не могла не встревожить С. Петер- бург. В том же году чиновник Азиатского департамента МИД, более известный как врач тибетской медицины, П. А. Бадмаев выдвинул грандиозный про- ект мирного присоединения к России «монголо-тибетско-китайского Востока». Этот план, несмотря на всю его фантастичность и явно авантюрный харак- тер, получил одобрение Александра III и субсидии из казны. В 1895 г. на разведку в Тибет Бадмаевым была отправлена группа бурят — торговых агентов. В Лхасе они тайно вступили в контакт со своим соплеменником, ламой Агваном Доржиевым, который проживал в Тибете уже около двадцати лет и поль- зовался большим влиянием при дворе Далай-ламы. Собранные ими сведения побудили влиятельного министра финансов С. Ю. Витте, в руках которого фактически находилась внешняя политика России, обратиться к Николаю II с докладной запиской, в которой, в частности, говорилось: «По своему географическому положению Тибет представляет, с точки зрения интересов России, весьма важное политическое значение. Значе- ние это особенно усилилось в последнее время ввиду настойчивых стремлений англичан проникнуть в эту страну и подчинить ее своему поли- тическому и экономическому влиянию. Россия, по-моему, должна сделать все от нее зависящее, чтобы противодействовать установлению в Тибете английского влияния»[309]. Два года спустя (в 1898 г.) на Невских берегах неожиданно появился посланец XIII Далай-ламы Тубтена Гьяцо — упомянутый выше Агван Доржиев. С его помощью правитель Тибета пытался прозондировать почву относительно возможности политического сближения с Россией в целях защиты своей страны от английских притязаний. Тибетский дипломат получил аудиенцию у царя, который сочувственно его выслушал, однако ничего не обещал. В 1900 и 1901 гг. Доржиев еще дважды побывал в Петербурге с той же миссией в качестве доверенного лица Далай-ламы. Его последний визит увенчался некоторым успехом — Николай II письменно заверил тибетского первосвященника, что «при дружественном и вполне благосклонном расположении России никакая опасность не будет угрожать Тибету в дальнейшей судьбе его»[310]. Эта весьма расплывчатая формулировка была истолкована Лхасой как согласие русского «Белого царя» установить протекторат над Тибетом — заблуждение, имевшее для нее роковые последствия. В действительности русское правительство таких целей перед собой никогда не ставило и, несмотря на поддержку бадмаевских планов, к тому време- ни, впрочем, окончательно рухнувших, и большую «азиатскую программу» нового царя, серьезных видов на Тибет не имело. Весь интерес Петербурга к Лхасе ограничивался преимущественно религиозной связью российскоподданных бурятов и калмыков со своим духовным главой, Далай-ламой. Связь эта, однако, была очень слабой, в силу изоляционистской политики лхасских властей, наглухо закрывших двери своей страны для посетителей с Запада. Запрет этот распространялся и на «русских буддистов», которым, чтобы проникнуть в священный город, приходилось выдавать себя за халха-монголов (жителей Халхи, или Внешней Монголии), подданных китайского императора. По сведениям Гомбожаба Цыбикова, «русская колония» в Лхасе в 1900 г. насчитывала около 50 человек — в основном бурятских лам, обучавшихся в монастырских школах в окрестностях столицы[311]. Петербург до того време- ни, по правде говоря, не придавал большого значения сношениям бурятов и калмыков с Лхасой, однако под влиянием посольств Доржиева, он начинает использовать этот чисто религиозный мотив в качестве весомого политического аргумента в своем споре с Лондоном. Таким образом, наметившееся в начале века русско-тибетское сближение было порождено, с одной стороны, англо-русским антагонизмом, неожидан- но обострившимся вследствие официальных дипломатических инициатив Лхасы, и, с другой — крайним политическим бессилием Цинской династии в Пекине, неспособной обеспечить неприкосновенность одной из своих вассальных территорий. Впрочем, сюзеренитет Китая над Тибетом к этому време- ни носил уже чисто символический характер — во всяком случае пекинский резидент в Лхасе («амбань») не оказывал какого-либо влияния на внешнюю политику страны, о чем убедительно свидетельствует факт обращения Далай-ламы за помощью к России. В этой связи необходимо также отметить ис- ключительно важную роль Доржиева, чье умелое и настойчивое посредничество в конечном счете и привело к русско-тибетскому сближению. Агван Лобсан Доржиев (1854–1938), забайкальский бурят по рождению, обосновался в Лхасе в начале 1870-х годов[312]. Здесь, в крупнейшем монастыре Дрепунг, он получил высшее конфессиональное образование и степень «лхарамба» — тибетского доктора богословия. Вскоре после этого Доржиев был на- значен одним из учителей юного Далай-ламы, точнее, одним из его семи «цан-шавов» — партнеров для упражнения в философских диспутах. Это позво- лило бурятскому ламе завязать дружеские, доверительные отношения со своим августейшим «учеником» — фактически он стал фаворитом Далай-ламы и начал играть ключевую роль на лхаской политической сцене. В середине 1890-х, когда Далай-лама достиг своего совершеннолетия, Доржиев сформиро- вал новый внешнеполитический курс Тибета, переориентировав страну на царскую Россию. Держава русского царя, убеждал он тибетского правителя, в силу своей враждебности Англии, могла бы стать защитницей Тибета. Сама же Россия покуситься на Тибет не смогла бы, поскольку находилась слишком далеко от его границ. Но главное, на что делал упор Доржиев, — в России «беспрепятственно процветает буддизм» и даже сам царь открыто благоволит «желтой вере»[313]. В результате Доржиеву удалось создать прорусскую партию при дворе Далай-ламы в противовес уже существовавшим прокитайской и проанглийской группировкам. Сторонники сближения с Россией окончательно одержали верх после того, как в конце 1901 г. тибетские послы торже- ственно доставили в Лхасу царскую «грамоту» — уже упоминавшееся письмо Николая II на имя Далай-ламы. Переговоры Доржиева с царем и русскими министрами (В. Н. Ламздорфом, С. Ю. Витте и А. Н. Куропаткиным) имели в действительности довольно скромные практические результаты. Все, чего Лхасе реально удалось добиться от Петербурга, это согласия МИД на учреждение русского консульства в го- роде Дацзянлу, в китайской провинции Сычуань, «с целью установления непосредственных и постоянных сношений Императорского правительства с высшими буддийскими властями Тибета»[314]. Консульство это, впрочем, просуществовало недолго, всего около года, с сентября 1903 г. по сентябрь 1904 г. В целом, русское правительство в лице МИД не проявляло большой активности в «тибетском вопросе», опасаясь осложнений с Англией. К тому же, «открытие» Тибета для иностранцев, по мнению С. Ю. Витте, сулило выгоду одним лишь англичанам из-за соседства Тибета с Индией; «для нас же конку- ренция с англичанами в области коммерции в Тибете», считал он, «едва ли возможна»[315]. Гораздо больший интерес к Тибету проявляло военное ведом- ство. Так, военный министр А. Н. Куропаткин еще во время первого визита Доржиева в Россию выразил готовность оказать военную помощь Тибету, од- нако мы не имеем прямого подтверждения факта поставки русского оружия в Лхасу в конце 1901 — начале 1902 гг., как утверждали англичане и о чем пи- сал якобы видевший это оружие своими глазами японский монах Экай Кавагучи[316]. Планировавшаяся же еще в 1901 г. посылка военных инструкторов в Лхасу не состоялась. В начале 1904 г., правда, после того как до Петербурга дошли слухи о военном походе англичан в Тибет, Куропаткин послал в Лхасу на разведку группу калмыков-буддистов во главе с подъесаулом Нараном Улановым. В то же время Главный штаб взвешивал возможность направления в Лхасу военно-дипломатической экспедиции под руководством капитана П. К. Козлова (знаменитого путешественника, ученика М. Н. Пржевальского) — факт, до сих пор неизвестный исследователям. Цель этой миссии состояла в том, чтобы «добиться для русских тех же привилегий, каких добивается Ан- глия своей экспедицией, но избегать во что бы то ни стало конфликта с Англией»[317]. Внезапно начавшаяся русско-японская война, однако, помешала планам военных. Англия активизировала свою политику в отношении Тибета практически в те же годы, что и Россия, и в значительной степени под влиянием того же фактора — посольств Доржиева к русскому царю. Возглавивший в 1899 г. администрацию колониальной Индии лорд Джорж Керзон был весьма нервиро- ван дошедшими до него сведениями о посещении Петербурга в 1901 г. «чрезвычайным тибетским посольством». Новый индийский вице-король подозре- вал, что Россия и Тибет достигли тайной договоренности или даже заключили договор между собой за спиной англичан. Установление же русского влия- ния в Лхасе, по мнению Керзона, представляло потенциальную угрозу для индийской границы, что в конечном счете и побудило его пойти на превентив- ную меру, чтобы «расстроить русскую интригу пока есть время»[318]. Аналогичным образом Петербург со своей стороны также стремился не допустить английского контроля над Лхасой, поскольку англичане в этом случае могли бы использовать лхасскую ламско-теократическую верхушку для распро- странения враждебного влияния на буддийское население Забайкалья, а также проникать в русскую Среднюю Азию через Синьцзян (Западный Китай). Эти взаимные и далеко не беспочвенные опасения фактически и привели к столкновению русских и английских интересов в Тибете в начале века. Военная экспедиция Ф. Янгхазбенда в Тибет в 1903–1904 гг. стала серьезным испытанием для зарождавшегося русско-тибетского политического альян- са. Изначально она задумывалась исключительно как дипломатическая миссия с целью настоять на выполнении Тибетом статей непризнанного им Сик- кимского торгового договора 1893 г. Военной экспедиция стала лишь после того, как тибетцы отказались от ведения переговоров на своей территории, в Камбадзонге. В результате англо-индийские войска двинулись на Лхасу, которую заняли без труда в августе 1904 г. Далай-лама бежал из Тибета во Внеш- нюю Монголию, за что был низложен китайским императором. В его отсутствии глава экспедиции, Янгхазбенд, принудил тибетские власти к подписа- нию унизительного для них договора, так называемой Лхасской конвенции, фактически превращавшей страну в английский протекторат. Победа англичан, однако, оказалась «пирровой», говоря словами американского историка М. Голдстейна. Уже в ближайшие годы Лондон и Калькутта отказались почти от всех «достижений» экспедиции Янгхазбенда. В новых договорах, заключенных с Китаем по тибетским делам (конвенция 1906 г. и торговое соглашение 1908 г.) англичане признали сюзеренные права Пекина, обязались не аннексировать тибетской территории и не вмешиваться в управление Тибетом, оговорив лишь свое присутствие в пунктах, где они учредили торговые агентства — в Ятунге (у Сиккимской границы), Гартоке в За- падном Тибете и Гьянтзе (на пути между Ятунгом и Лхасой). Кроме этого, китайское правительство разрешило Калькутте соединить Гьянтзе телеграфной линией с Индией. Что касается русского правительства, то оно оказалось в весьма щекотливом положении после того, как обосновавшийся в конце 1904 г. в Урге, вблизи русских пределов, Далай-лама обратился к нему за помощью. Петербург, однако, не счел возможным удовлетворить его просьбу о том, чтобы Россия от- крыто перед всеми державами приняла Тибет под защиту от Англии и Китая. И хотя в МИД поначалу (весной 1905 г,) взвешивалась возможность предо- ставления Далай-ламе убежища в России, от этой политически опасной комбинации вскоре отказались в пользу более простого решения — удалить Да- лай-ламу от русских границ, убедив его вернуться в Лхасу. Только в этом случае Россия обещала ему дипломатическую поддержку. В целом, Петербург, следуя своей традиционной политике в Китае, стремился примирить Далай-ламу с Пекином, не сочувствуя его сепаратистским настроениям — объеди- ниться с монголами в единое государство под русским протекторатом. По окончании русско-японской войны Россия взяла курс на сближение с Англией, что сделало необходимым устранение англо-русских разногласий в Азии. В результате 31 августа 1907 г. в Петербурге была подписана конвенция между двумя странами по делам Персии, Афганистана и Тибета, положив- шая конец так называемой «Большой игре» — давнему соперничеству России и Англии на азиатском континенте. Обе стороны, признавая сюзеренные права Китая над Тибетом, обязались взаимно уважать территориальную целостность Тибета и воздерживаться от всякого вмешательства в его внутрен- нее управление. Они также обязались сноситься с властями Тибета только через китайское правительство и не посылать своих представителей в Лхасу. При этом, правда, делалась одна важная оговорка в пользу Англии — ее коммерческие агенты, в соответствии с ранее заключенными Англией договора- ми с Тибетом и Китаем, могли напрямую сообщаться с тибетскими властями. В то же время буддисты — как русские, так и британские подданные, полу- чили право «входить в непосредственные сношения на почве исключительно религиозной» с Далай-ламой и другими буддийскими иерархами Тибета [319]. Англо-русская конвенция 1907 г. была в целом воспринята с удовлетворением политическими кругами в обеих странах как «справедливый компро- мисс» и «дальнейшая гарантия европейского мира». Официозное «Новое Время», хотя и отмечало, что Россия потеряла свободу действий в Тибете, не слишком огорчалось из-за этого, поскольку договор обеспечивал главное — «противовес для английских захватов — все, чего могла желать самая смелая политика России в Тибете»[320]. Впрочем, ограничения, которые конвенция налагала на тибетскую политику Петербурга, не помешали царскому МИД в последующие годы довольно успешно поддерживать негласные отношения с Далай-ламой, главным образом через Доржиева и своих бурятских аген- тов — оказывать ему финансовую помощь, как это, например, имело место летом 1908 г., и консультировать по политическим вопросам в расчете на то, что «Тибетская политика не примет враждебного России направления»[321]. Осевший осенью 1905 г. в С. Петербурге Доржиев, со своей стороны, стремил- ся изо всех сил активизировать русско-тибетский диалог, привлечь русское правительство к решению «тибетского вопроса». В 1908 г. он совершил поезд- ку в Китай для встречи с Далай-ламой, находившимся в то время в монастыре Утай Шань (под Пекином). По возвращении в Петербург Доржиев, с разре- шения властей, приступил весной 1909 г. к строительству буддийского храма, которому отводил определенную роль в деле политического сближения Ти- бета и России. В декабре 1909 г., после почти пятилетних скитаний по Азии (Монголии и Китаю), Далай-лама, помирившись с Цинами (манжурской императорской династией) и вернув свой высокий титул, возвратился наконец в Лхасу. Но ненадолго. В начале 1910 г. произошло вторжение в Тибет из Сычуани войск генерала-милитариста Чао Эрфеня под формальным предлогом обеспечения охраны английских факторий. В действительности эта акция была направ- лена на восстановление китайского сюзеренитета над Тибетом. Это обстоятельство заставило Далай-ламу вновь бежать из страны. На этот раз он напра- вился в соседнюю Индию. Там Далай-лама получил политическое убежище и обосновался со своим двором в Дарджилинге. Двухлетнее пребывание вла- дыки Тибета в этой стране в корне изменило его отношение к прежним «врагам», англичанам, которое становится вполне доброжелательным. В немалой степени этому способствовало дружеское общение с приставленным к нему английским чиновником, так называемым «политическим агентом в Сикки- ме» (political officer in Sikkim), Чарльзом Беллом. Россия, со своей стороны, проявляла сочувствие к положению Далай-ламы и выражала ему моральную поддержку. Но о чем-то большем не могло быть и речи. Синьхайская революция в Китае (1911 г.), приведшая к падению цинской династии и установлению республиканского строя в стране, ускорила изгна- ние китайских войск из Тибета, что помогло Далай-ламе вернуться в Лхасу в январе 1913 г. Вскоре после этого он провозгласил независимость Тибета. Это событие стало поворотным пунктом в судьбе тибетского народа. Республиканское правительство Юань Шикая (президент Китая с 1912 г.) не признало, однако, суверенного статуса Тибета, но ничего не смогло изменить в создавшейся ситуации. Революция ввергла Китай в состояние политического хаоса и привела к раздроблению страны на ряд фактически самостоятельных территорий, управляемых военными губернаторами — «ду-дзюнами». Связь Лхасы с Пекином также практически полностью прервалась («амбань» с его гарнизоном бежал из Лхасы в 1912 г.). Аналогичным образом маньчжурские власти и войска были изгнаны из Внешней Монголии, которая затем объявила об отделении от Китая и провозгласила своим светским и духовным правителем Чжебцун-Дамба Хутухту, третье лицо в ламаистском мире после Далай-ламы и Панчен-ламы. Россия и Англия, естественно, стремились использовать ситуацию в Китае, каждая в свою пользу — для укрепления своих позиций во Внешней Монго- лии (Россия) и Тибете (Англия). Петербург, впрочем, преуспел в этом гораздо больше Лондона — 3 ноября 1912 г. русский дипломат И. Я. Коростовец под- писал в Урге договор с монгольскими князьями о создании автономного монгольского государства под русским протекторатом. Основы этого договора были подтверждены в соглашении 1913 г. и затем окончательно закреплены в Кяхтинском тройном русско-китайско-монгольском акте 1915 г. В своих ме- муарах барон Б. Э. Нольде писал: «На русской границе, от Алтая до Маньчжурии, место Китая заняли монголы, все будущее которых, политическое и культурное, было в руках России. Цель была достигнута без резких и непоправимых конфликтов, бесшумно и без всякого намека на политическую аван- тюру»[322]. В эти же годы, сосредоточившая свое внимание на более актуальном для нее монгольском вопросе, русская дипломатия все более отстранялась от «ти- бетских дел». В целом, МИД усматривал определенный «параллелизм между нашим положением в монгольском вопросе и положением Англии в вопросе Тибета» и даже считал выгодным для себя «заключение между английским правительством и Далай-ламой непосредственного соглашения», при усло- вии, однако, чтобы оно не нарушало англо-русской конвенции 1907 г.[323]